И когда ты мечтаешь о ней, лежа на смятой простыне в прокуренной комнате, кто-то грязно пользует ее божественное тело. Может, ей даже противно. Ну да, может, ей даже противно. Но она все равно никогда не узнает о тебе, потому что ты будешь лежать на смятой простыне в прокуренной комнате и мечтать. Душа паладина в цыплячьем теле труса.
Это реальность. На самом деле мечты не существует — существуешь лишь ты и этот мир. Никакого соллипсизма, никаких попыток убежать от реальности — будет только лишь еще больнее. Каждый день все глубже и глубже загонять себя в безвылазное дерьмо, и каждый день все больше и больше мечтать. Разумеется, ты будешь думать о своей Богине только хорошее. Что она не такая, как все, что она тоже ненавидит серую массу людей, что она умная, начитанная, нежная и верная. И почему-то ты будешь думать, что все эти качества должны быть рядом с тобой. Почему? Ты ничего не стоишь. Как я уже и говорил, душа паладина в цыплячьем теле труса. Мечты? Они кажутся спасением, но на самом деле они самый опасный на свете яд. Медленнодействующий, вкусный и незаметный. Ты стоишь на балконе с сигаретой, смотришь в грязное ночное небо, и мечтаешь. Ты рыцарь, принц, спаситель всей вселенной, тебя любит самая лучшая, та самая единственная девушка… Но вот пальцы обожгла докуренная сигарета, ты шипишь, стряхиваешь ее на балкон и возвращаешься в холодную комнату — никому не нужный, одинокий и грустный.
И так день за днем. Полу-друзья, полу-знакомые, может быть — полу-подруги. Время, как говорят, лечит. Острые воспоминания, чувства и порывы будут медленно покрываться пылью опыта и цинизма, и ни на что, кроме работы и выживания, времени не останется. Ты будешь свысока смотреть на тех, кем был ты раньше — на молодых отчаянных романтиков, которые борются с ветряными мельницами. Борются без смысла, просто ради самой борьбы. А потом однажды ночью перед сном ты вдруг вспомнишь ту самую девушку, Богиню из детства. Твое сердце, покрытое броней цинизма и ядовитого реализма, вспомнив ее, поначалу не шелохнется. «Пф, что за бред, я впадаю в детство? Что за ерунда, мне ведь еще только 32» Ты перевернешься не другой бок и попытаешься уснуть. Но сна не будет — внезапно ты начнешь вспоминать то, что было, думать о том, что есть, и размышлять о том, что могло бы быть. В твоей голове будет раз за разом всплывать вьевшийся в память навсегда образ твоей бывшей любви. Считать овец, читать книжку, запустить компьютер и бесцельно пошариться по паре форумов в надежде найти что-то важное — все бессмысленно. Три ночи, а ты не спишь. И тогда ты откроешь балконную дверь, достанешь из пачки сигарету и выйдешь в одном халате к темному зимнему небу. Как тогда, в детстве. Ты попытаешься помечтать. Представить себя принцем, рыцарем, героем, спасшим вселенную, или же счастливым избранником той самой, единственной девушки. Но циничный разум пресечет первые же попытки. Представив себя на белом коне и в доспехах, ты отчего-то начнешь ехидно смеяться, смех будет разрастаться и переходить в хохот. А когда через 5 минут хохота твой палец обожжет догоревшая сигарета, ты внезапно замолчишь и почувствуешь, что твое лицо мокрое. И слезы — вовсе не от смеха.
Ты закуришь еще одну и посмотришь в небо. «Может, все-таки было бы лучше, если бы я тогда к ней подошел и все рассказал? Что не могу без нее жить, что люблю ее, что пишу о ней в пустом и сером дневнике на diary….» Накатит цинизм — «Да, и вы бы поженились, трах, дети, гниение, ненависть, ололо» Ты подумаешь еще и решишь, что цинизм здесь не нужен. Лучше помечтать еще, как тогда, раньше.
Луна, такая же, как и сейчас. И темный парк. Ты, страшно стесняясь, пригласил ее погулять вечером. Час мылся в душе, брился, опрыскался дезодорантом, чтобы ей понравилось. Вряд ли она оценит это, но так ты чувствуешь себя увереннее. Ты стоишь у скамейки и куришь уже третью сигарету — придя за полчаса до назначенного срока, ты так и не смог перестать волноваться и бояться непонятно чего. Наконец появляется ее фигурка — она в своей любимой белой курточке, в джинсах и с зонтиком идет в твою сторону. В твоей дуще бурлят чувства — хочется то убежать домой, то броситься ей навстречу и целовать ее ноги. Но ты собираешь всю оставшуюся в себе волю и стоишь на месте, не замечая, что сигарета скоро начнет жечь пальцы Она подходит к тебе. «Привет! Ужасный дождь, правда? Давай ко мне под зонтик». Ты выдавливаешь из себя что-то вроде «Привет, здорово выглядишь» и становишься рядом с ней. Она берет тебя под руку и вы медленно идете вглубь парка — туда, где сейчас нет никого, кроме дождя. Ты хотел бы сказать ей, что ты обожаешь дождь, что под дождем мир кажется таким плоским и серым, что мечтать становится намного проще. И еще ты хотел бы сказать ей, что иногда тебе хочется надеть ботинки, накинуть куртку и рвануть под проливной ливень — бегать и не замечать никого вокруг, подставлять лицо каплям с неба и хохотать от непонятного счастья. Да, ты хотел бы рассказать ей все свои мечты. Но тут на тебя накатывает твой тогда еще маленький и хиленький, но вполне оформившийся цинизмик — ведь ты уже год как на дваче. «Ороро, глупая влюбленная школота, давай, расскажи ей про свои психические отклонения. Травля в школе обеспечена, лол. Да и сама она сразу пошлет тебя куда подальше» А, мне плевать. Будь что будет. И ты медленно, подбирая каждое слово, начинаешь — «Знаешь, а я люблю дождь…»
Она повернет к тебе свое прекрасное лицо, которое ты хотел бы целовать, пока твои губы не засохнут и не превратятся в куски омертвевшей плоти: «Любишь дождь? Да, я тоже его люблю. Иногда кажется, что он смывает все плохие мысли, как проточная вода. В детстве мама рассказывала мне, что если встать перед краном, включить холодную воду и думать о том, что тебя беспокоит, то вода унесет все плохие мысли. Ой, наверное, это смешно звучит… Я как ребенок, да?» Ты переполнен радостью и тебе слегка стыдно — то, что побоялся сделать ты, сделала она. «Как ребенок? Знаешь, иногда лучше быть ребенком, чем очерствевшим и бесчуственным циничным взрослым» И ты рассказал бы ей все. И было бы как в сказке — любимый человек рядом, держит тебя под руку, вы болтаете о вещах, понятных вам одним. И ты восхвалял бы себя за то, что не испугался к ней подойти. А что было бы дальше? Как поется в одной песне, «Давай не будем завершать, картину нашу бросим так, оставив смутные мазки»
Ноги в резиновых тапках давно замерзли и во рту стоит противный кислый привкус сигарет. Ты чувствуешь себя выжатым, как лимон. Дрожащей рукой кидаешь с балкона окурок, входишь в комнату и бессильно валишься в кровать. Сон все не идет. Ты делаешь себе чашку кофе и садишься к компьютеру. Если бы дело было лет эдак 20-25 назад, ты бы зашел на двач. Но двача, увы, давно нет — очередной судебный иск достиг-таки своей цели. Да и ты уже слишком изменился… Внезапно ты вспоминаешь про старый дневник на diary, за полминуты находишь его в гугле (чудо, что его еще не удалили) и начинаешь читать с самого начала в надежде еще раз прикоснуться к чему-нибудь тому, старому. Мгновенно, с первых же строчек, вмешивается цинизм: «Ороро, спермотоксикозная школота. Не дают бабы, понятное дело, надо поплакаться в днявке. Фу, жалкое зрелище» И внезапно ты понимаешь, что этот цинизм — самое жалкое зрелище на свете. Трусливая защита от собственных чувств, желаний и эмоций, обезьянья тяга к рационализму — как бандерлоги играли в собрания на развалинах древнего города.
Но знание пришло слишком поздно. И тринадцать лет назад, когда тебе казалось, что ты становишься сильным и независимым, ты просто подписал себе смертный приговор. Тебя убили именно цинизм и рациональность — ты радостно принес им в жертву жизнь. Теперь уже не нужно заставлять себя мечтать — чувства появляются сами вместе со слезами бессилия на глазах. Рука до боли в костях сжимает невинную мышку, голова падает на стол, а плечи сотрясаются в рыданиях. Что же я наделал…
И снова появляется то самое чувство, которое ты так ненавидел еще вчера, и которое так долго гасил в себе — желание бежать куда-то, рвать, бороться, драться, пробиваться к мечте. Только теперь оно уже не нужно — тебе осталось только догнить положенный себе срок. Когда ты понимаешь это, тебя начинает трясти от ужаса. Про сон уже можно забыть, ты одним глотком допиваешь кофе, лихорадочно натягиваешь куртку и выбегаешь на улицу. Куда идти? Неважно. Кажется, в сказках в таких случаях говорили «куда глаза глядят».
Ноги сами приводят тебя в тот самый парк. Стоп, почему «тот самый»? Ты же так и не пригласил ее туда. Хотя неважно, ты столько думал о нем, что для тебя он значит больше, чем любое место в жизни. С неба льет ливень — и чтобы хоть как-то успокоиться, ты скидываешь капюшон, подставляешь лицо дождю и начинаешь кружиться на месте, а потом срываешься и бежишь куда-то в глубь, к черным от дождя деревьям, которые так и не слышали ваших с ней разговоров. Та самая скамейка. Опять это «та самая»… Черт, это грустно. Ты закуриваешь и смотришь туда, откуда в твоих мечтах появлялась она. Мечты снова накатывают… «Она вдруг появляется, блаблабла, прошло много лет, но я всегда любил тебя, блаблабла, а я любила тебя, давай жить вместе, давай, долго и счастливо, в один день» Нет, даже тебе такой хэппи-энд кажется притянутым за уши и ненатуральным. Все не может закончиться так — это было бы слишком фальшиво.
Внезапно ты видишь, что к тебе действительно кто-то… Нет, хэппи-энда не будет. На этом рассказ заканчивается — реальность бывает правдивой даже в повестях. Через месяц ты узнаешь от бывших общих знакомых, что ее сбила машина. Насмерть. Ты будешь стоять с нетронутой стопкой водки на похоронах и внезапно поймешь, что она была такой же, как ты. Вокруг тебя будут чужие ей люди — все сплошь «знакомые знакомых». Никто не будет плакать у гроба, никто не будет заламывать руки, никто не будет неумело запивать горе водкой. Все будут чувствовать себя неловко и куда-то торопиться, и через час почти все гости уже разойдутся, торопливо попрощавшись с остальными. Тогда ты подойдешь к гробу и последний раз взглянешь в лицо той, с которой у тебя ничего не было. Никаких рыданий. Никаких эмоций. Да и зачем? Теперь уже ничего не важно.
Это реальность. На самом деле мечты не существует — существуешь лишь ты и этот мир. Никакого соллипсизма, никаких попыток убежать от реальности — будет только лишь еще больнее. Каждый день все глубже и глубже загонять себя в безвылазное дерьмо, и каждый день все больше и больше мечтать. Разумеется, ты будешь думать о своей Богине только хорошее. Что она не такая, как все, что она тоже ненавидит серую массу людей, что она умная, начитанная, нежная и верная. И почему-то ты будешь думать, что все эти качества должны быть рядом с тобой. Почему? Ты ничего не стоишь. Как я уже и говорил, душа паладина в цыплячьем теле труса. Мечты? Они кажутся спасением, но на самом деле они самый опасный на свете яд. Медленнодействующий, вкусный и незаметный. Ты стоишь на балконе с сигаретой, смотришь в грязное ночное небо, и мечтаешь. Ты рыцарь, принц, спаситель всей вселенной, тебя любит самая лучшая, та самая единственная девушка… Но вот пальцы обожгла докуренная сигарета, ты шипишь, стряхиваешь ее на балкон и возвращаешься в холодную комнату — никому не нужный, одинокий и грустный.
И так день за днем. Полу-друзья, полу-знакомые, может быть — полу-подруги. Время, как говорят, лечит. Острые воспоминания, чувства и порывы будут медленно покрываться пылью опыта и цинизма, и ни на что, кроме работы и выживания, времени не останется. Ты будешь свысока смотреть на тех, кем был ты раньше — на молодых отчаянных романтиков, которые борются с ветряными мельницами. Борются без смысла, просто ради самой борьбы. А потом однажды ночью перед сном ты вдруг вспомнишь ту самую девушку, Богиню из детства. Твое сердце, покрытое броней цинизма и ядовитого реализма, вспомнив ее, поначалу не шелохнется. «Пф, что за бред, я впадаю в детство? Что за ерунда, мне ведь еще только 32» Ты перевернешься не другой бок и попытаешься уснуть. Но сна не будет — внезапно ты начнешь вспоминать то, что было, думать о том, что есть, и размышлять о том, что могло бы быть. В твоей голове будет раз за разом всплывать вьевшийся в память навсегда образ твоей бывшей любви. Считать овец, читать книжку, запустить компьютер и бесцельно пошариться по паре форумов в надежде найти что-то важное — все бессмысленно. Три ночи, а ты не спишь. И тогда ты откроешь балконную дверь, достанешь из пачки сигарету и выйдешь в одном халате к темному зимнему небу. Как тогда, в детстве. Ты попытаешься помечтать. Представить себя принцем, рыцарем, героем, спасшим вселенную, или же счастливым избранником той самой, единственной девушки. Но циничный разум пресечет первые же попытки. Представив себя на белом коне и в доспехах, ты отчего-то начнешь ехидно смеяться, смех будет разрастаться и переходить в хохот. А когда через 5 минут хохота твой палец обожжет догоревшая сигарета, ты внезапно замолчишь и почувствуешь, что твое лицо мокрое. И слезы — вовсе не от смеха.
Ты закуришь еще одну и посмотришь в небо. «Может, все-таки было бы лучше, если бы я тогда к ней подошел и все рассказал? Что не могу без нее жить, что люблю ее, что пишу о ней в пустом и сером дневнике на diary….» Накатит цинизм — «Да, и вы бы поженились, трах, дети, гниение, ненависть, ололо» Ты подумаешь еще и решишь, что цинизм здесь не нужен. Лучше помечтать еще, как тогда, раньше.
Луна, такая же, как и сейчас. И темный парк. Ты, страшно стесняясь, пригласил ее погулять вечером. Час мылся в душе, брился, опрыскался дезодорантом, чтобы ей понравилось. Вряд ли она оценит это, но так ты чувствуешь себя увереннее. Ты стоишь у скамейки и куришь уже третью сигарету — придя за полчаса до назначенного срока, ты так и не смог перестать волноваться и бояться непонятно чего. Наконец появляется ее фигурка — она в своей любимой белой курточке, в джинсах и с зонтиком идет в твою сторону. В твоей дуще бурлят чувства — хочется то убежать домой, то броситься ей навстречу и целовать ее ноги. Но ты собираешь всю оставшуюся в себе волю и стоишь на месте, не замечая, что сигарета скоро начнет жечь пальцы Она подходит к тебе. «Привет! Ужасный дождь, правда? Давай ко мне под зонтик». Ты выдавливаешь из себя что-то вроде «Привет, здорово выглядишь» и становишься рядом с ней. Она берет тебя под руку и вы медленно идете вглубь парка — туда, где сейчас нет никого, кроме дождя. Ты хотел бы сказать ей, что ты обожаешь дождь, что под дождем мир кажется таким плоским и серым, что мечтать становится намного проще. И еще ты хотел бы сказать ей, что иногда тебе хочется надеть ботинки, накинуть куртку и рвануть под проливной ливень — бегать и не замечать никого вокруг, подставлять лицо каплям с неба и хохотать от непонятного счастья. Да, ты хотел бы рассказать ей все свои мечты. Но тут на тебя накатывает твой тогда еще маленький и хиленький, но вполне оформившийся цинизмик — ведь ты уже год как на дваче. «Ороро, глупая влюбленная школота, давай, расскажи ей про свои психические отклонения. Травля в школе обеспечена, лол. Да и сама она сразу пошлет тебя куда подальше» А, мне плевать. Будь что будет. И ты медленно, подбирая каждое слово, начинаешь — «Знаешь, а я люблю дождь…»
Она повернет к тебе свое прекрасное лицо, которое ты хотел бы целовать, пока твои губы не засохнут и не превратятся в куски омертвевшей плоти: «Любишь дождь? Да, я тоже его люблю. Иногда кажется, что он смывает все плохие мысли, как проточная вода. В детстве мама рассказывала мне, что если встать перед краном, включить холодную воду и думать о том, что тебя беспокоит, то вода унесет все плохие мысли. Ой, наверное, это смешно звучит… Я как ребенок, да?» Ты переполнен радостью и тебе слегка стыдно — то, что побоялся сделать ты, сделала она. «Как ребенок? Знаешь, иногда лучше быть ребенком, чем очерствевшим и бесчуственным циничным взрослым» И ты рассказал бы ей все. И было бы как в сказке — любимый человек рядом, держит тебя под руку, вы болтаете о вещах, понятных вам одним. И ты восхвалял бы себя за то, что не испугался к ней подойти. А что было бы дальше? Как поется в одной песне, «Давай не будем завершать, картину нашу бросим так, оставив смутные мазки»
Ноги в резиновых тапках давно замерзли и во рту стоит противный кислый привкус сигарет. Ты чувствуешь себя выжатым, как лимон. Дрожащей рукой кидаешь с балкона окурок, входишь в комнату и бессильно валишься в кровать. Сон все не идет. Ты делаешь себе чашку кофе и садишься к компьютеру. Если бы дело было лет эдак 20-25 назад, ты бы зашел на двач. Но двача, увы, давно нет — очередной судебный иск достиг-таки своей цели. Да и ты уже слишком изменился… Внезапно ты вспоминаешь про старый дневник на diary, за полминуты находишь его в гугле (чудо, что его еще не удалили) и начинаешь читать с самого начала в надежде еще раз прикоснуться к чему-нибудь тому, старому. Мгновенно, с первых же строчек, вмешивается цинизм: «Ороро, спермотоксикозная школота. Не дают бабы, понятное дело, надо поплакаться в днявке. Фу, жалкое зрелище» И внезапно ты понимаешь, что этот цинизм — самое жалкое зрелище на свете. Трусливая защита от собственных чувств, желаний и эмоций, обезьянья тяга к рационализму — как бандерлоги играли в собрания на развалинах древнего города.
Но знание пришло слишком поздно. И тринадцать лет назад, когда тебе казалось, что ты становишься сильным и независимым, ты просто подписал себе смертный приговор. Тебя убили именно цинизм и рациональность — ты радостно принес им в жертву жизнь. Теперь уже не нужно заставлять себя мечтать — чувства появляются сами вместе со слезами бессилия на глазах. Рука до боли в костях сжимает невинную мышку, голова падает на стол, а плечи сотрясаются в рыданиях. Что же я наделал…
И снова появляется то самое чувство, которое ты так ненавидел еще вчера, и которое так долго гасил в себе — желание бежать куда-то, рвать, бороться, драться, пробиваться к мечте. Только теперь оно уже не нужно — тебе осталось только догнить положенный себе срок. Когда ты понимаешь это, тебя начинает трясти от ужаса. Про сон уже можно забыть, ты одним глотком допиваешь кофе, лихорадочно натягиваешь куртку и выбегаешь на улицу. Куда идти? Неважно. Кажется, в сказках в таких случаях говорили «куда глаза глядят».
Ноги сами приводят тебя в тот самый парк. Стоп, почему «тот самый»? Ты же так и не пригласил ее туда. Хотя неважно, ты столько думал о нем, что для тебя он значит больше, чем любое место в жизни. С неба льет ливень — и чтобы хоть как-то успокоиться, ты скидываешь капюшон, подставляешь лицо дождю и начинаешь кружиться на месте, а потом срываешься и бежишь куда-то в глубь, к черным от дождя деревьям, которые так и не слышали ваших с ней разговоров. Та самая скамейка. Опять это «та самая»… Черт, это грустно. Ты закуриваешь и смотришь туда, откуда в твоих мечтах появлялась она. Мечты снова накатывают… «Она вдруг появляется, блаблабла, прошло много лет, но я всегда любил тебя, блаблабла, а я любила тебя, давай жить вместе, давай, долго и счастливо, в один день» Нет, даже тебе такой хэппи-энд кажется притянутым за уши и ненатуральным. Все не может закончиться так — это было бы слишком фальшиво.
Внезапно ты видишь, что к тебе действительно кто-то… Нет, хэппи-энда не будет. На этом рассказ заканчивается — реальность бывает правдивой даже в повестях. Через месяц ты узнаешь от бывших общих знакомых, что ее сбила машина. Насмерть. Ты будешь стоять с нетронутой стопкой водки на похоронах и внезапно поймешь, что она была такой же, как ты. Вокруг тебя будут чужие ей люди — все сплошь «знакомые знакомых». Никто не будет плакать у гроба, никто не будет заламывать руки, никто не будет неумело запивать горе водкой. Все будут чувствовать себя неловко и куда-то торопиться, и через час почти все гости уже разойдутся, торопливо попрощавшись с остальными. Тогда ты подойдешь к гробу и последний раз взглянешь в лицо той, с которой у тебя ничего не было. Никаких рыданий. Никаких эмоций. Да и зачем? Теперь уже ничего не важно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий